В мае в Красноярском ТЮЗе прошел шестой форум-фестиваль социального театра «Особый взгляд». Он собрал социально ориентированные проекты, созданные в Сибирском федеральном округе. Наши друзья подготовили материалы, чтобы узнать, что происходило на фестивале и какой он — социальный театр в Сибири.
«Это не я, это мое тело», Anybody Theater, Санкт-Петербург
Мое тело мне нравится. А спектакль — нет.
На сцене, выстроенной подиумом, дефилируют девушки: они одеты в телесное белье, декорированное крафтовой бумагой. За их спинами — обложка журнала Vogue. Громко оглашая имя, рост и вес, каждая коротко заявляет свою личную проблему, связанную с восприятием себя и своего тела. Одна живет в мире слоев из фальшивых норм общения, к которым она подстраивается, чтоб быть милой и послушной для всех, включая охранника в магазине. Другая испытывает неразрешенные обиды на отца, заставлявшего в детстве заниматься гимнастикой, а потом — на педагогов, ругавших за лишний вес. Третья из-за шрама на животе боится носить открытый купальник. Девушка в инвалидной коляске вспоминает, что, по версии врачей, жить должна была всего ничего. А ей почти пятьдесят лет.
Некоторые зрительницы в зале плакали: женщины уязвимы, когда речь заходит о весе и мнимых физических недостатках. Актуальность темы и выстрел в целевую девичью аудиторию стопроцентный. Маркетинг удался.
Я не верю в эту игру и не попадаю в массовый страдательный гипноз. Меня не пронизывают спицами насквозь истории, рассказанные героинями, потому что эти тексты — уровень кухонных разговоров с подругой. Если ты стендапишь, то каждое слово должно быть взвешенным и на своем месте. Не случайным. Не клишированной шуткой, апробированной на других.
Долговязые монологи продолжило такое же обсуждение, включенное в ткань спектакля. Зрителям было предложено ответить на вопросы о восприятии собственного тела. Перед спектаклем в виде яблока на крафт бумаге они лежали на стуле каждого. И понеслось: выступающие женщины пересказывали истории своих шрамов или медицинскую карту с диагнозами из поликлиники. Диалога от актрис на эти важные только для рассказчиц истории не случалось.
Чувство обмана меня как зрителя, усугубило появление девушки с полной потерей зрения, которая в заключительной части спектакля вышла из зала и объявила о решении вернуться в спектакль, в котором она играла раньше. Хотя актрисы заранее сообщили о закрытии спектакля. Поклоны. В записанной фонограмме перечисления актрис, игравших на сцене, звучит имя только что вышедшей из зала девушки.
Кусаю бутерброд с колбасой вместо яблока, Вера Копица.
Вера Копица
«15 172», Театральная площадка MOÑ, Казань
Танец как исповедь
В углу пустой сцены на беговой дорожке сидит обнаженный человек, его тело окутано дымом. Образ на сцене вызывает ощущение потусторонности, как будто из глубин творческого воображения художника вышел некий персонаж. Первое, что приходит на ум, — демон с картины Михаила Врубеля. На заднике начинается отсчет: 0, 1, 2, 3… Молодой человек расправляет тело и начинает двигаться по беговой дорожке. Сначала его шаги размеренны, почти механистичны. Постепенно ритм уплотняется: он бежит быстрее, иногда танцует, иногда сбивается. Так начинается моноспектакль «15 172», в котором Ильдар Алекбаев выступает единственным героем, свидетелем и рассказчиком.
Ильдар Алекбаев — человек, чей ВИЧ-статус в Республике Татарстан под номером 15 172. Бывшая девушка сделала ему на день рождения интимный подарок, о последствиях которого он узнал позже. Счетчик останавливается, на экране цифра 15 172. «Через 8 месяцев я узнал, что у нее был ВИЧ, а через 8 лет она умерла», — говорит Ильдар. Его тело то сжимается в угловатые формы, напоминая эскизы Эгона Шиле, то растекается волнами. Каждое движение — перевод невысказанного на язык мышц и сухожилий: страх отвержения, ярость к системе, превращающей пациентов в цифры, хрупкая надежда на принятие. Режиссер Анна Шаклеина и драматург Эндже Гиззатова предлагают пройти через этапы духовной трансформации Ильдара. Зрители входят в зыбкую реальность, где тело становится текстом, а танец — языком исповеди.
В пластическом пересказе раскрывается стремление к спасению от болезни. Однажды Ильдар встал на сторону тех, кто отказывается верить в существование ВИЧ: ведь на первый взгляд ничего не болит, ничего плохого не происходит. Но затем приходит осознание: тело начинает разрушаться. «Сначала температура, кашель, хромота», — говорит он, подчеркивая, как болезнь проявляется постепенно и беспощадно. В этот момент, ирония становится его броней, а смех — оружием против страха. В этой сцене заключен ключевой нерв спектакля: как говорить о боли, не впадая в пафос и отчаяние? Как заставить общество увидеть человека за ярлыком «ВИЧ-положительный»?
В финале исполнитель снова оказывается на дорожке, но теперь идет медленно, осторожно, словно заново учится владеть своим телом. И да, он живет с ВИЧ-статусом счастливо и полноценно! Но цифра за спиной Ильдара продолжает расти: 15 172, 15 173… 20 000. Сколько еще? А у скольких еще нет номера? Статистика обретает плоть.
Спектакль не дает ответов. Он лишь вскрывает раны одного человека, чья жизнь не про болезнь, а про право быть за пределами социальных ярлыков.
Татьяна Анциферова
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНАЯ ПРОГРАММА
«Д. РЕЙЗВИХ», инсталляция Гриши Шарова, Красноярск
Цена искусства
В темном узком коридорчике — части театрального фойе Красноярского ТЮЗа — стоит длинный стол, застеленный белой скатертью с текстом на ней, это аннотация. На столе белый куб из пенопласта и сделанная из него модель сломанного, как будто отколотого куска бетонного столба. На столбе снизу-вверх черным фломастером написано неизвестное мне имя — Д. Рейзвих.
«Паша Шаров очень дорогой сейчас, он делает нам мерч на ярмарку современного искусства, — говорит мне об авторе инсталляции случайно встреченная мной Лена, продюсер ТЮЗа, и рассказывает о разработке другого проекта художника. Я восторженно округляю глаза, — Да, круто, вот ему и платят за концепцию».
Интересно, сколько же заплатил Рейзвих Шарову за это произведение? Погружаюсь в аннотацию.
Оказывается, этот проект вырос из случайного сообщения — Дмитрий Рейзвих, активист из Братска, просил Шарова нарисовать что-то важное на сломанном бетонном столбе, который стоит прямо напротив администрации города. У художника просьба не вызвала отклика даже после напоминания о ней через год. Уже позже, Паша Шаров узнал, что Рейзвих — инвалид-колясочник, который 20 лет просидел дома, потому что не было ни нужной коляски, ни пандуса.Выйдя в пространство города, он боролся за доступную среду, а еще не стеснялся критиковать власть, писать, звонить. Благодаря его настойчивости в городе появилось 104 пандуса. Он лично просил строителей дорог сделать «как надо». В 2022 году Дмитрий умер от осложнений, вызванных коронавирусом. Только тогда Павел Шаров понял, что именно ему стоит нарисовать на сломанном столбе. Он написал «Д. Рейзвих».
В дни фестиваля я долго не могла отойти от куска белого пенопласта с надписью. Я тогда поняла, что Рейзвих получил это произведение современного искусства от концептуального и очень точного современного художника очень большой ценой. Цена эта заплачена слишким сложным и долгим выстраиванием коммуникации с властью. С теми, кто не видит и не слышит людей с особенными потребностями, которые должны быть учтены в самой идее устройства наших городов, домов, магазинов и учреждений культуры.
Я поняла , что совершенно не сталкиваюсь с ними в обыденности. Я не знаю, живут ли люди с особенными потребностями в моем дворе, могут ли они спуститься по пандусу моего подъезда, при условии, что по нему крайне трудно спустить детскую коляску. Концепция инклюзии как будто присутствует в зоне белого пятна моего внимания: я знаю, что такие люди точно живут в моем городе, но доступной среды для общения и присутствия нет. Поэтому я отождествляю себя с куском сломанного бетонного столба, на котором форум-фестиваль написал неизвестные прежде мне имена и напомнил о чем-то действительно важном.
Мария Сикора
«Шкатулка сказок», театральная игра. «Инклюзион. Театр. Школа», Новосибирск
Сказка за час
В начале игры режиссер Анна Зиновьева предложила нам несколько командообразовательных театральных практик, среди которых были представление себя вымышленным сказочным героем (что полезно для самопознания) и продолжение истории друг за другом с восклицанием «Вау, как здорово!» Потом мы объединились в 4 команды по 8 человек под руководством Сказочников — членов команды новосибирского «Инклюзиона». Каждой из групп была дана своя тема. Как участник одной из команд, я расскажу, как за час в сообществе незнакомых друг другу людей родилась оригинальная философская сказка.
После обсуждения в нашей команде центральным вопросом был выбран «Как найти свое место?», а главным героем — воздушный змей, который обрел способность летать свободно и после странствий стал искать место, где захотел бы остаться. Мне понравилось правило, предложенное нашей сказочницей Аленой Копыловой: говорить за своего героя. Ведь, как и в жизни, высок соблазн сказать, что и как должен делать другой. Но не так просто каждому взять ответственность за своего персонажа и решить, что он сам может сделать для развития сюжета.
Сценарий строился на основе выбранных участниками сказочных героев: такой подход не только более этичен, но и добавляет новизны истории. Так, в своем путешествии воздушный змей встретил любящую яблоки девочку, желавшую его пленить в ходе «игры» злюку, стоящую у окна старую видеокамеру, копошащуюся в огороде бабушку. После познакомился с не знающим свой вид семечком, приносящим дары ветром и всезнающей тишиной. А в конце понял, что привязываться к одному месту не обязательно, ведь еще столько интересного ждет на жизненном пути. Во время сумбурной репетиции были придуманы сопровождающие сказку звуки и характерные жесты, иллюстрирующие каждого персонажа и поддерживаемые всеми участниками.
Игра вышла прекрасной. Мозговой штурм и командный показ напомнили выездные мероприятия школьно-студенческих лет, где часто под споры, ментальные озарения, поддерживающие возгласы и непрекращающийся смех нужно быстро придумать номер к вечерней программе. Возможность вернуться туда не у одного меня вызвала радость. Есть и другая польза — многие успели завести новые знакомства, ведь участники в метафорической форме и в совместном деле успели немного узнать друг о друге. А что это, как не включение людей в общий процесс, то есть инклюзия.
Дмитрий Злобин
«Эндемики», киноальманах студии «О», Иркутск
Мы там
Экран, на нем — пустынный берег, бескрайняя гладь, льдины. Лицо девушки, улыбающейся от неведомого счастья, фигура другой девушки в большой широкополой шляпе, двигающейся вдоль кирпичной стены. Это Байкал и танцхудожницы рядом с Байкалом, осененные его прозрачным покоем.
Киноальманах «Эндемики» сложен из нескольких коротких фильмов и представляет собой попытку снять постоянное движение: воды, воздуха, человеческого тела, камней и льда. Зритель смотрит как зачарованный: Байкал всегда производит впечатление.
Но мы не там.
А второй режим смотрения включается через повтор уже увиденного фильма, но с приглашением зрителей к участию: перед экраном на полу разложены предметы (палочки), на полу рассыпан ольхонский песок, завязана узлом диванная ткань, на которую можно и нужно бросить осколок кирпича, груз с души сбросить, стоит вентилятор (почувствуй ветер на своей коже), графин с водой и плавающими льдинками (приложи к ладоням и услышь, Байкал целует тебя), чаечный пух.
И вот мы там.
Передать чувство движения можно через движение — от неживой природы к телу. Передать чувство места можно через превращение вывезенных из него вещей в артефакты. Кажется, этого хотели создатели перформанса. Кажется, у них и у нас получилось. А я подумала, что забыла за два дня в театре, что мы в Сибири. Тут тоже наверняка есть эндемики — организмы и растения, присущие только этому месту.
Кристина Матвиенко
«Bodytalk: Мозг vs Тело», перформанс Анастасии Каракуловой, Новосибирск
Большое пространство с высокими потолками, похожее на спортзал, центре полу располагается перформер. Это Анастасия Каракулова, танцхудожница с инвалидностью. Внимание всех сидящих по периметру зрителей направлено на ее тело. Звучит медитативная аудиозапись: в ней соединяются личная история исполнительницы и записанные ее же голосом практики для перформеров от бельгийского художника Яна Фабра, к которым всем участникам предлагают присоединиться. Половина решается — люди ложатся на пол с закрытыми глазами, остальные наблюдают. «Прислушайтесь к дыханию, делайте на пять счетов вдох, на пять счетов выдох, на пять счетов задержите дыхание..» Все фокусируются на своих внутренних ощущениях и осознают свое тело, потом пространство, а потом и других людей. Зрители передвигаются по пространству, рисуя геометрические фигуры и линии в воздухе разными частями тела, словно измеряя и оценивая пространство вокруг, примеряя его на себя. Стирается граница между собственным телом и телом пространства. Случается переход от статики к движению.
Практики Фабра подразумевают действия, в которых перформер стремится открыть новое через повторение и зацикленность. Настя Каракулова предложила упражнение «уборка»: «Если ты не можешь очистить, старайся, если не получается, значит, ты недостаточно стараешься, продолжай находить попытки очистить». Участники доводят действие до абсурда, все начинает походить на массовую истерию. Со временем действующих зрителей в пространстве становится все меньше: люди устают делать упражнения на выносливость. А сильные мускулистые руки исполнительницы продолжают очищать пол. Девушка выполняет движения все интенсивнее, доводит себя почти до изнеможения, ей хочется помочь, остановить ее.
И ровно в ответ на это желание запись останавливается и исполнительница вживую говорит, что не любит, когда ей предлагают помощь. Плачет. Успокаивается. Оглядывает всех.
Оставшиеся зрители, получив урок уязвимости, перебарывают чувство неловкости и создают бережное пространство для дальнейшего взаимодействия. Под запись следующего упражнения оставшиеся в зале по парам начинают гримасничать друг с другом. Исполнительница начинает передвигаться ближе к зрителям, выполняя упражнение с каждым. Мы свободно смотрим незнакомым людям в глаза, происходит слияние в телесном взаимодействии. Всех объединяет то, что они стали свидетелями откровения художницы.
Перформанс Каракуловой замедляет. Язык тела выходит на первый план: мы общаемся друг с другом через взгляд и движение. Мы можем уйти в свои мысли или встать и уйти. Но теперь любую телесность принимается: можно общаться со своим телом, можно — с пространством, можно — с другими людьми. Наступает состояние здесь и сейчас. Границы стираются.
Анастасия Лоншакова
Читать оригинал статьи на портале «Культура24»