Команда резидентов Лаборатории современного искусства («мастерская Крикливого и Панькова») представила премьеру инклюзивного спектакля «Роботы».
Что нам известно о роботах, кроме того, что они — человекоподобные андроиды, автоматизированное тело, состоящее из электродвигателя и соленоидов, приводов, гидравлической и сенсорной систем, блока питания, компьютерного перепрограммируемого «мозга» и бесконечных комбинаций неорганических компонентов? О новоэпических роботах Федора Сваровского (поэта, в произведениях которого гротескная фантастика перемежается с лирикой внеземного чувствования и экзистенцией) мы знаешь немного больше — у них есть душа. Можно сказать, что подобно чудесам Серафима Саровского, Федор Сваровский одаривает электронных манипуляторов набором человеческих качеств (конечно же, обрекая андроидные машины на смертные муки, ибо иначе быть не может, ибо пути Господни неисповедимы отныне и для роботов), наделяя их бытие высшим смыслом, поэт ведет сонм неживых существ к аттракции, преданности и даже жертвенности — во имя избранников божьих.
Под гулкий рокот галактики и вибрации межзвездной среды (в спектакле развернулась целая музыкально-исследовательская лаборатория «звучащего космоса» композитора Владимира Бочарова, режиссер постановки — Полина Кардымон) аварийные операционные системы «мать» и «отец» (резиденты лаборатории, артисты академического молодежного театра «Глобус» Алина Юсупова и Станислав Скакунов) сканируют состояние корабля, но стабильность солнечных батарей, оптического ориентатора, капсул жизнеобеспечения не гарантирует спасения, если файлы памяти пассажиров повреждены. Должна ли существовать возможность их исправления, спасет ли она фрагментированные участки или же форматирование диска неизбежно? Можно ли удалить поврежденные воспоминания, сохранив мир, миновать апокалипсис, и какова роль андроидов для последних людей на Земле — на эти и многие другие вопросы ищут ответы артисты и постановщики спектакля «Роботы».
Постановка, взращенная из ноябрьского эскиза, словно оригами, складывается в галактическую фигуру жизни — из страниц стихотворений, нарративных событий, личных переживаний студийцев инклюзивного театра. Принципы инклюзии (что в образовании, что на сцене) неизменны — это единство, равенство, принятие и участие, каждый из особенных артистов нуждается друг в друге; в спектакле нет вторых или третьих планов, второстепенных ролей, массовки, потому что каждый актер — главный герой, и это удивительно созвучно с поэтической вселенной Сваровского. Концептуальная избирательность и минимализм сценографии оставляют необходимые объекты, акцентирующие нарратив: вот фигурка рычащего аллозавра («пусть то, что ты любишь, встретит тебя за гробом — про себя произносит робот; я сломанный динозавр / медведь и рисовая собака»), задающего темпоритм спектаклю, вот две проекции на белом полотне — в них можно увидеть не только сцены апокалипсиса, но и кучевые облака мирного неба, майские алые маки и летние травы, колышущиеся от ветра — два окна в другую жизнь, похожую на коридор с предлагаемыми обстоятельствами зыбкости и пустоты, где несоответствие заданному вектору движения неизбежно приводит к гибели репликантов — их плазма выливается на песок пустыни, и они горят.
На наших глазах роботизированный мир оживает на сорок пять минут и снова уходит в толщу веков, во тьму галактического пространства, в мысленный вакуум, созданный зрителями небольшого зала лаборатории. Элементы театра теней проникают в сознание, меняя восприятие картинки. Не все артисты могут передать свои чувства и эмоции словами, где-то за них говорят титры, встроенные в тело спектакля, где-то их вербатим переходит к профессиональным чтецам, но язык тела, жесты, пластические приемы открывают гораздо большее — интуитивное нащупывание диалога, природную естественность без полутонов и полунамеков, невероятную искренность и эмпатию. «Каждый ищет чего-то другого, чего-то каждый стыдится» — это о других, о взрослых, разучившихся быть детьми.
Зритель не может до конца осознать, находится ли он на Земле, на Луне, на войне, в открытом ли космосе или же в закоулках собственной памяти — это ведь и свойственно душе — отсутствие конкретики во времени и пространстве. Может космос это действительно лишь прием, может космос — это безукоризненная изнанка бытия, которая нас притягивает своей недосягаемостью и непостижимостью. Уповать на холодность и хтоническую отчужденность космического пространства не приходится — сердце роботов пульсирует с такой силой и теплотой, что кажется, даже солнце становится ближе, а мерцание их внутреннего света все четче и чище, ведь «только роботы умеют любить / им в голову не приходит мысль об измене». Роботы Полины Кардымон не столько изучают лунные кратеры и инопланетные резервуары, сколько исследуют самость, собственно переживаемые состояния, колебание молекул и «удивительный танец элементарных частиц в человеческом теле».
Инклюзивные проекты творческой лаборатории позволяют увидеть способности и возможности артистов с особенными потребностями, их удивительный взгляд на мир, незащищенность и открытость, чтобы и мы становились социально компетентными участниками действия под названием «жизнь». Заложники стереотипов, «требующие новые тела и другие дела, чтобы все было не напрасно», роботы будто трансформируют пространство вокруг себя, несмотря на свою механическую уязвимость и скованность, они создают четырехголосную полифонию «хорошо темперированного чувства». Слушая ее, понимаешь, что живешь ты не в настоящем, а в будущем — будущее уже давно наступило, а искусство, как лучшая версия жизни, по-прежнему неизменно ведет к поиску Бога (хранителя эссенций душ), и только искусство стоически торжествует над смертью.
Читать оригинал статьи на портале notes Musica opus